Какое впечатление складывается, когда знакомишься с обширной литературой по интеграционной тематике? Впечатление, что в аналитическом и, прежде всего в экономико-теоретическом плане в отношении интеграции не существует каких-либо неясностей или вопросов. Впечатление, что выгоды интеграции неизбежны, проблем нет, и дело только за политической волей и кропотливой будничной организаторской деятельностью государства и бизнеса. Если цели намечены и задачи определены, то осталось только начать или ускорить "интеграционную работу".
Однако на наш взгляд предполагаемый прямой подход не соответствует ситуации с внешнеэкономической интеграцией России. Ситуация носит значительно более сложный характер. Последствия "интеграционной работы" не однозначны и в этом смысле они могут оказаться неожиданными. Причина - существование специфически российской проблемы и вытекающих из этой проблемы вопросов.
В чем проблема? В том, что мы, российские дальневосточники, живем, в "natural economic territory" или сокращенно "NET". Это понятие сконструировал и использовал в своих материалах профессор Скалапино. Если учесть российскую доминанту "естественности" исследуемой территории, то это, скорее всего "природная экономическая территория". Природная потому, что именно доминанта высокой обеспеченности природными ресурсами в сравнении с другими гетерогенно понимаемым факторами и по отношению к другим странам определяет место России на этой территории. Подчеркнем принципиальное значение сравнительного характера высокой обеспеченности страны природными ресурсами. Ресурсный потенциал страны определяется не абсолютными, а относительными количественными и качественными характеристиками ресурсов, которыми она наделена. Если рассматривать ресурсный потенциал страны как ее сравнительные преимущества, то для его оценки необходимо будет учесть различия в показателях относительной наделенности ресурсами данной страны по отношению ко всему миру.
Эффективным инструментом представления суммарной относительной наделенности ресурсами является треугольник Лимера . Он позволяет графически показать степень сравнительной обеспеченности трех ресурсов: труда, капитала и природных ресурсов. На этом треугольнике Россия по обеспеченности природными богатствами Россия существенно уступает, например, Австралии.
Проблема в том, что различия в наделенности природными ресурсами влияют на интеграционные процессы не так стандартно как различия в обеспеченности капиталом или трудом, то есть не так, как предполагает стандартная современная, получившая нобелевское признание модель внешней торговли .
В чем выражается упомянутая нестандартность? Во многих вопросах без ответа. Вот только некоторые из них.
Вопрос первый. К нему подводит следующая ситуация. Сегодня она хорошо известна благодаря исследованиям, прежде всего экономистов из Гарварда – Сакса и Варнера и некоторых российских экономистов, в первую очередь Эйсмонта. Ситуация заключается в том, что страны с относительно более богатыми природными ресурсами отстают в экономическом росте как по темпам, так и по качеству, например, по уровню образования и степени развития инфраструктуры.
Статистически данный вывод подтверждается исследованиями вышеупомянутых экономистов из Гарварда по 95 странам за несколько десятилетий .
Аналитически данный вывод вытекает из эффекта Рыбчинского, более известного в экономической публицистике как "голландская болезнь" экономики, как процесс деиндустриализации стран, богатых природными ресурсами, когда их экспорт "гасит" развитие национальной экономики.
Главное же состоит в том, что механизмом, через который более высокая обеспеченность природными ресурсами отрицательно влияет на экономический рост, при этом единственным механизмом, является экспорт сырья. Поскольку интеграция - это, прежде всего рост внешней торговли (вспомним цели АТЭС к 2020 году), то участие стран с богатыми природными ресурсами в интеграционных процессах (например, России в АТР) неизбежно ведет к проблемам с экономическим ростом.
Отсюда и вытекает первый вопрос – можно ли России ориентироваться на интеграционный вектор, если он, через структуру экспорт в силу особенностей сравнительной ресурсной обеспеченности страны, вызовет замедление темпов ее экономического развития? На наш взгляд и можно и необходимо (доказательство данного вывода – другая тема). В таком случае вопрос следует переформулировать - если интеграционный вектор внешней политики России в АТР неизбежен, то, как учесть проявляющееся через структуру экспорта негативное воздействие высокой ресурсной обеспеченности на темпы экономического роста?
Прежде чем перейти ко второму вопросу отметим явную слабость предыдущих рассуждений. связанную с упрощенным пониманием модели экспортно-ориентированного экономического роста, что обстоятельно рассмотрено в ряде работ последнего десятилетия .
Второй вопрос вытекает из общего контекста оценки последствий интеграции. Он выражается в понятном желании и естественном ожидании увидеть знак "плюс". Тем более, что так убедительно выглядит следующая цепочка рассуждений: интеграция способствует устранению барьеров и росту внешней торговли, рост торговли – это рост благосостояния и потому интеграция способствует росту благосостояния.
Однако последовательность этих рассуждений кажется логической только внешне. Внутренне тут нет никакой логики, а есть подстегнутое завышенными ожиданиями сплошное интеллектуальное лихачество. Одну часть аргументов, ее можно назвать "экспортной" мы уже рассмотрели. Другая, "импортная" часть, так же не менее значима. Рассмотрим ее более подробно.
Негативное действие фактора "импорта" обусловлено дискриминационным характером интеграции. Дискриминационный характер интеграции неизбежен в силу невозможности синхронного устранения странами барьеров на пути международного движения товаров, инвестиций и людей. Степень интеграции отдельно взятой страны с другими странами будет существенно различаться. Страна будет ближе к одним, чем к другим, что и представляет собой "дискриминацию" дальних стран. Дискриминация же – явление наказуемое. В гражданской жизни – через закон. В экономической – через рыночный механизм.
Рассмотрим, конечно же, гипотетически, последствия возможного более близкого экономического сближения России и Южной Кореи. Уточним – более близкого сравнительно Японии по режиму торговых барьеров. Кстати, вероятность такого сближения существует, если учесть историю и известные политические факторы.
Логика рассуждений такова. Более высокая обеспеченность природными ресурсами определяет не только структуру экспорта, но и структуру импорта. В нем будут преобладать капиталоинтенсивные техноемкие товары. В таком случае наши российские потребители будут переключаться с японских, например, автомобилей на южнокорейские. Цена их будет снижаться в условиях снижения торговых барьеров. Россия получит ренту потребителя, но и потеряет таможенный доход, который была связан с ввозом японских автомобилей. Часть этого дохода трансформируется в ренту потребителя. Другая часть будет неизвестно как соотноситься с оставшейся частью ренты потребителя. Сальдо этого соотношения может иметь знак, как плюс, так и минус. Все зависит от эластичности российского спроса на импортные автомобили по цене и от сравнительных характеристик внешнеторговых позиций Японии и Южной Кореи по отношению к этому товару на российском рынке до начала интеграционного процесса. В данном конкретном случае проведенные нами расчеты свидетельствуют, что Россия выйдет из такой интеграции со знаком минус.
В общей форме вывод формулируется так – для страны с более высокой обеспеченностью природными ресурсами последствия вхождения в интеграционное пространство (из-за структуры импорта и эффектов дискриминации) носят неопределенный характер. Они могут быть не только положительными, но и отрицательными.
Отсюда и вытекает второй вопрос, – как учесть в интеграционной политике России проявляющееся через структуру импорта и дискриминационные эффекты негативное воздействие высокой ресурсной обеспеченности на возможные последствия региональной интеграции? В значительной степени это вопрос о темпах включения России в интеграционное пространство в АТР.
Третий вопрос вытекает из следующей ситуации. Интеграция как создание однородного экономического пространства предполагает устранение барьеров на пути движения не только товаров и капиталов, но и людей. Интеграция неразрывно связана с ростом миграционных потоков. Страна, в которую мигрируют, выигрывает. Страна, из которой мигрируют, – несет потери. Вся изюминка заключается в том, что выгоды первой страны больше потерь второй, мировая экономика в целом выигрывает, мировое производство и торговля растут. Где наше место в этом миграционном эккаунтинге? Вероятнее всего в той его части, где будут отражаться потери. Мы будем проигрывать с учетом миграционного аспекта интеграции. Причина такой обреченности все та же – у нас слишком много природных ресурсов. При чем тут природные ресурсы?
В экономической науке есть интеллектуально захватывающее приложение к вышеупомянутой модели факторных пропорций – теорема Столпера-Самуэльсона. Она доказывает, что с ростом открытости, то есть с участием в интеграционных процессах, цены относительно избыточных ресурсов будут расти, цены относительно дефицитных -–падать.
Например, какой ресурс является относительно избыточным в Китае? Ответ известен и именно такой ответ объясняет, почему растут доходы китайцев и почему так весомы результаты, которые получает страна от курса на внешнеэкономическую интеграцию.
Какой ресурс является относительно избыточным в России? Природные ресурсы. И именно поэтому цена природных ресурсов и доходы тех, кто с ними экономически связан через отношения собственности, труда и управления, будут расти. Доходы же тех, кто с ними не связан, – буду относительно падать. Кто эти "те, кто не связан"? Занятые в наукоемких и техноемких отраслях, в медицине и образовании. Поэтому интеграция и будет подхлестывать отъезд высококвалифицированных именно из этих так важных для экономического роста сфер.
Отсюда и вытекает третий вопрос, – как учесть в интеграционной политике России негативное воздействие высокой ресурсной обеспеченности на структуру и направленность международных миграционных потоков? В значительной степени это вопрос о механизме и формах сопряжения миграционной и интеграционной политики России в региональном аспекте.
Четвертый вопрос имеет валютно-финансовую подоплеку. Интеграция России на сырьевой базе означает рост экспорта природных ресурсов, который в случае изменений коньюктуры на мировых рынках сырья будет приводить к все большим колебаниям в объемах золотовалютных резервов. Не зависимо от направленности этих колебаний, как уменьшение резервов, так и увеличение будут оказывать, в том числе, и негативное воздействие на российскую экономику. Причем степень воздействия будет связана не столько с амплитудой колебаний, сколько с непредсказуемостью конъюнктуры мировых рынков и присутствием России на этих рынках главным образом в роли малой страны.
Прокомментируем эти рассуждения на примере текущей конъюнктуры. По известным обстоятельствам она оценивается как исключительно благоприятная для российского экспорта сырья, в первую очередь, нефтепродуктов, что и выражается в значительном росте золотовалютных резервов – до 47 миллиардов долларов в настоящий момент.
В связи с этим перед Банком России возникает немало проблем, главная из которых связана с необходимостью проведения политики стерилизации как реализации системы мер, демпфирующих негативное воздействие роста резервов на инфляционную ситуацию в экономике. Это воздействие обусловлено тем, что инфляция, рассматриваемая исключительно как денежный феномен, зависит от денежного предложения, динамика которого определяется изменениями в денежной базе. Поскольку резервы входят в денежную базу, то для того чтобы предотвратить ее увеличение в случае роста резервов, необходимо уменьшить другие компоненты, входящие в денежную базу.
Таким единственно возможным для уменьшения компонентом является способность банковской системы к внутреннему кредитованию. Для того чтобы снизить эту способность необходимо поддерживать высокую ставку рефинансирования и высокую норму обязательных резервов. И то и другое делается, иначе инфляцию не стреножить. Но и то и другое приводит, во-первых, к стагнированию реального сектора экономики, во-вторых, приводит к оттоку капитала за рубеж. Поэтому четвертый вопрос мы формулируем следующим образом - как учесть в интеграционной политике России мультиплицирующее воздействие высокой ресурсной обеспеченности на проблемные последствия стерилизационных эффектов в валютно-финансовой сфере? В значительной степени это вопрос об отражении в содержании реформ банковской системы реалий открытой экономики со значительным сырьевым сектором.
Следующий вопрос содержательно отражает все предыдущие, а внешне вытекает из логической цепочки "интеграция – открытость - рост". Действительно, та страна более интегрирована и более значима в интеграционном пространстве, экономика которой является более открытой. Но как измерить степень открытости экономики? Внешнеторговая квота, как известно, картину сравнительной открытости может сильно исказить. Например, по этому показателю Япония и США будут в регионе одними из самых закрытых экономик.
Некоторые авторы предлагают оценивать открытость по расчетному тарифному эквиваленту индекса внешнеэкономических ограничений. Такой анализ сделан экономистами Всемирного банка Андерсеном и Нири . Его результаты позволяют сделать следующий вывод. Первый - развивающиеся Восточно-азиатские страны имеют более низкий уровень открытости, чем это следует из сравнения текущих тарифных ставок. Второй: наиболее значимые восточно-азиатские экономики из числа развитых - Япония и Республика Корея имеют значительно более высокие торговые ограничения, чем другие развитые страны АТЭС или европейские страны. Различия в степени открытости этих двух групп стран, измеренные с помощью единого тарифного эквивалента, больше, чем различия измеренные при помощи текущих средних тарифных ставок. Кроме того, следует учесть барьеры на пути движения людей и капиталов. По соответствующим показателям миграционной политики и политики в отношении прямых иностранных инвестиций экономика Японии является относительно закрытой. Но эта относительно закрытая экономика как раз во многом и определяет интеграционное пространство АТР. В итоге возникает немало вопросов, многие из которых фокусируются вокруг вопроса о возможности и целесообразности учета особенностей уникально наделенной ресурсами страны путем дозированной, "градуалистской", регулируемой и даже, как это парадоксально не звучит, "закрытой" открытости.
Есть и другие вопросы. Всех их вместе с выше перечисленными объединяет один и тот же предмет анализа – влияние различий в наделенности природными ресурсами на участие страны в интеграционных процессах. Все они являются пока вопросами без ответов. Но нужно исходить из того, что в науке иногда более трудной задачей является осмысление и корректная формулировка вопросов, а не поиск и обоснование ответов. Мы далеки от мысли, что нам удалось в полном объеме решить эту задачу по отношению к интеграционным процессам, но уверены, что пришло время ее решать, опираясь на результаты уже проведенных и будущих исследований.
