Вхождение России в экономическое пространство АТР повысит спрос на ее природные ресурсы и по-новому поставит вопрос об их роли в развитии экономики открытого типа. Единства мнений по данному вопросу нет. Существующие же на данный момент оценки можно свести к трем точкам зрения. Условно назовем их позитивная, негативная и переходная.
- Первая наиболее распространена. Она исходит из того, что природные ресурсы – необходимое условие экономического развития, важнейшая составная часть национального богатства страны, и соответственно более высокая обеспеченность ими является во всех отношениях положительным фактором. Поэтому проблемы связанные с ними сводятся к сложнейшим проблемам эффективного использования природных ресурсов в целях устойчивого и динамичного экономического развития страны и ее регионов.
- Вторая оценка менее известна. Но число ее сторонников растет, по мере того как все большая часть российской молодежи получает современное образование и такое понятие как, например, "голландская болезнь" экономики становится все более употребляемым не только в академических текстах. В соответствии с этой оценкой более высокая обеспеченность природными ресурсами приводит к деиндустриализации и гасит экономический рост. Круг проблем, связанных с природными ресурсами, значительно расширяется.
- Третья оценка исходит из того, что "голландскую болезнь" необходимо лечить. На успех в лечении позволяет надеяться переходность сравнительных преимуществ, возможная смена их базы. Эта смена должна идти в направлении от естественных сравнительных преимуществ, в основе которых природные ресурсы или труд, к преимуществам приобретенным. В их основе – техника и технологии, и они предполагают целенаправленное формирование относительной капиталоизбыточности экономики страны.
Очевидно, что выбранный подход определяет оценку последствий включения России в региональные связи, его темпы, сроки и механизм. Цена вопроса очень высока. Между тем ни один из трех рассмотренных представлений о роли природных ресурсов в экономическом развитии нельзя признать в полной мере корректным. Почему же? Подходы не подтверждаются концептуально и не верифицируются. Основания для такого вывода следующие.
Вернемся к первой - позитивной оценке. Она предсказывает, что чем больше природных ресурсов, тем больше возможностей для положительного решения проблем экономического развития. Однако в реальной жизни все происходит с точностью наоборот.
Один из ярких тому примеров – состояние экономики, называемое "голландской болезнью". Для нее характерны два симптома. Первый – увеличение добычи и экспорта сырья. Второй – уменьшение объемов отечественного промышленного производства. При этом появление второго симптома неразрывно связано с первым. Другими словами, "голландская болезнь" – это такое состояние экономики, при котором экспорт сырья гасит развитие национальной экономики. Условий для этого два. Первое – открытость экономики. Второе – относительно более высокая обеспеченность страны природными ресурсами. Страны, отвечавшие этим условиям, и испытали на себе течение "голландской болезнью". Причем, поражались страны независимо от уровня развития и каких-то национальных особенностей экономики: от Австралии и Голландии (эта страна дала название болезни) до Гвианы и Замбии.
Эти примеры могут и не убедить – они кажутся единичными и вырванными из общего фона позитивной взаимосвязи природных ресурсов и возможностей экономического развития. Однако никакого такого "общего фона позитивной взаимосвязи природных ресурсов и экономического развития" в реальной жизни не существует. Любые сомнения отбрасываются в сторону после знакомства с опубликованными в 1997 году результатами обширного исследования, предпринятого экономистами из Гарварда Джефри Саксом и Эндрю Варнером. Они рассмотрели темпы экономического роста 95 развивающихся стран за 20 летний период (1970-1990 годы). Они коснулись и истории, начиная с 17 века. Конечно же, в пример была приведена и наша страна (в сравнении со Швейцарией и Японией). Конечно же, были упомянуты и другие страны региона, в первую очередь новые индустриальные страны Восточной Азии – Корея, Тайвань, Гонконг, Сингапур. В итоге была выявлена, как они написали, удивительная и странная черте экономической жизни мира – 1страны с бедными природными ресурсами превосходят по темпам страны с богатыми природными ресурсами. Так было, так есть, но неужели так будет?
Первая реакция на этот вопрос, особенно со стороны россиянина, - так не будет. Не будет, потому что было и по-другому, а именно богатые природные ресурсы США, Германии, Англии и других стран не только не мешали, но и стимулировали их промышленное развитие. Это было действительно так, но в этом нет никакого парадокса или противоречия. Вспомним первый симптом "голландской болезни" - экспортная разработка природных ресурсов. Промышленный рывок упомянутых стран происходил в другие времена - времена высоких транспортных издержек и, следовательно, невключенности их ресурсов, прежде всего угля и железной руды, в мирохозяйственные связи. Доля экспорта сырья по отношению к ВНП была незначительна. И если пофантазировать и представить, что уже в 19 веке благодаря какому-нибудь техническому открытию транспортные издержки на перевозку угля и руды значительно снизились при высоком внешнем спросе, то можно не сомневаться: место США, Англии, Германии в иерархии стран по уровню экономического развития было бы значительно более низким.
Вернемся ко второй – негативной оценке. Во многом она была сформирована под давлением реальных фактов, как естественная реакция на необходимость их концептуального осмысления. Начало такого осмысления связано с именем американского экономиста Т.М.Рыбчинского, который, не занимался проблематикой "голландской болезни", но исследовал последствия неравномерного роста ресурсов, а именно это происходит в случае экспортной разработки новых месторождений. В 1955 году им были обоснованы идеи, получившие название эффекта (или теоремы) Рыбчинского. Содержание эффекта можно определить так: если в основе экономического развития лежит увеличение предложения одного из ресурсов (например, природных), то такое развитие приводит к абсолютному уменьшению производства товаров и услуг, интенсивно использующих другие ресурсы (например, капитал). Говоря образно, вырубая на экспорт лес, губим не лес, а машиностроение.
С одной стороны эффект Рыбчинского, как инструментарий анализа, помог найти ответы на вопросы, порожденные "голландской болезнью" и статистикой, печальной для стран с богатыми ресурсами. С другой стороны, как экономическая закономерность, он сам породил немало вопросов. Важнейший из них - почему вклад в рост ВНП увеличения предложения природных ресурсов (прежде всего добывающих отраслей и сельского хозяйства) должен быть меньше падения объемов производства в отраслях, не являющихся природно-ресурсоемкими (прежде всего обрабатывающих, науко- и техноемких)?
На этот вопрос предлагался следующий незамысловатый ответ - в добывающих отраслях значительно меньшие положительные внешние эффекты в сравнении с другими отраслями, поэтому экономика и несет потери, связанные с потерями выгод от внешних эффектов и уменьшением экономии на масштабе в промышленном секторе. Но почему внешние эффекты в отраслях, связанных с природными ресурсами, меньше, чем в других? На этот вопрос до сих пор нет вразумительного ответа ни в плане верификации, ни в плане микроэкономического обоснования. Еще один возможное объяснение в пользу снижения зависимости от экспорта природных ресурсов связано с волатильностью и понижающейся динамикой их цен (гипотеза Пребиша). Но в дискуссиях по этому вопросу, похоже, подведена черта, и политика, основанная на таком объяснении, признана "великой исторической" ошибкой на уровне комиссий ООН по развитию.
Вернемся к третьей – сравнительной оценке. Она касается базы сравнительных преимуществ, смена которой возможна независимо от того, какой она была в начале. Единственное, что требуется - целенаправленное формирование относительной капиталоизбыточности экономики страны, что невозможно без участия государства, без соответствия промышленной и инвестиционной политики объективным закономерностям, описываемых теоремой Рыбчинского. Об этом например более чем убедттельно свидетельствует южнокорейский опыт.
Этот же опыт убеждает перевести в практическую плоскость решение задачи – как можно быстрее выйти из состояния экономики, именуемого "голландской болезнью". Эта болезнь экономики России приняла самые острые и мучительные формы в наиболее богатых природными ресурсами российских регионах. Недостаточность эмпирической базы не позволяет дать точную оценку вклада "голландской болезни" в разрушение прежнего потенциала региональной экономики, хотя ориентировочные оценки возможны. По нашим расчетам вклад природных ресурсов в разрушение промышленного потенциала экономики Приморского края близок к 40 процентам. Дальнейшее развитие наших внешнеэкономических связей с АТР может этот показатель и повысить. Но такого варианта развития событий можно и избежать при соответствующей экономической политике.
Таким образом, третий из рассмотренных подходов неявно исходит из того, что "голландская болезнь" - это зло. Тем более если учесть, что имеются в виду не только темпы экономического роста. Выше упомянутое гарвардское исследование доказало, что чем выше обеспеченность страны природными ресурсами, тем ниже уровень образования и инноваций, тем менее развита инфраструктура (вспомним российские дороги), тем выше коррупция (вспомним другую российскую беду). Итак, "голландская болезнь" - это зло и зло неизбежное. Сама по себе болезнь не пройдет, но вылечиться можно, если лечением займется видимая рука нашей экономической жизни.
Что же вызывает сомнения в этом подходе? Прежде всего, утверждение, что смена базы сравнительных преимуществ возможна независимо от того, какой она была в начале и должна идти в направлении от преимуществ, основанных на природе и труде, к преимуществам, основанным на капитале. Почему "независимо" и почему в этом "направлении"? Если процесс смены базы независим от исходного состояния, то почему он не может идти в противоположном направлении? Почему изначально предполагается, что есть "сильные" и есть "слабые" преимущества, от которых необходимо избавляться? Почему ставится знак тождества между индустриализацией и экономическим ростом? Почему не принимается во внимание гетерогенная картина мира экономических ресурсов?
Эти и другие возможные вопросы к третьей точки зрения мы рассматриваем как вопросы без ответов. Вот почему необходим другой подход к рассмотрению проблем экономического развития страны с богатыми природными ресурсами.
Мы предложим следующий подход к оценке роли природных ресурсов в развитии открытой экономики. Его наметки и отдельные элементы аналитической конструкции витают в интеллектуальной атмосфере последних лет и уже отражены в статьях ряда экономистов.
Основные положения нового подхода.
Между обеспеченностью природными ресурсами и экономическим ростом действительно существует обратная связь. Однако отсюда не следует, что необходимо демпфировать отрицательное воздействие природных ресурсов на развитие промышленности и поддерживать ее протекционистскими мерами. Хотя вышеописанное состояние экономики и названо "болезнью", в нем нет ничего болезненного. Это состояние отражает естественную наделенность ресурсами. Важно разделять социальное значение природного богатства от его значения для экономического роста. В условиях открытой экономики природное изобилие может обеспечивать экономическое развитие, даже снижая промышленный рост.
Одним из эмпирических доказательств этого является новейшая экономическая история ряда стран региона, например, Чили. В 1973 году на промышленный сектор чилийского ВВП приходилось 27 процентов, в 1995 – 16,8. Ежегодный экономический рост после 1978 года составил 7,2 процента. При этом доля аграрного сектора не упала, в соответствии с предсказаниями традиционных моделей экономического развития, а наоборот, выросла как доля ВВП. Эти данные свидетельствуют о необходимости критического отношения к устоявшемуся и популярному мнению о более высоком качестве сравнительных преимуществ, а, следовательно, и качеств экономического роста, базирующихся на капитале и ведущих к индустриализации. Соответственно, некорректно оценивать сравнительные преимущества, базирующиеся на природных ресурсах и ведущие к развитию сельского хозяйства и добывающих отраслей, как второсортные, временные, не способные обеспечить долгосрочный экономический рост.
Какие выводы следуют из этого для выбора возможного сценария экономического роста российского Дальнего Востока в условиях открытого регионализма?
При всем обилии существующих точек зрения на возможные пути развития нашего региона они, на наш взгляд, могут быть сведены к трем. Этим сценариям, если выбирать из характеристик их содержания конституирующие понятия, можно дать следующие, разумеется, условные названия: "государственный западно-восточный", "ресурсно-восточный", и "кооперационно-китайский".
- Первый "государственный западно-восточный" сценарий предполагает развитие отраслей с высокой долей добавленной стоимости. Эти отрасли в наших дальневосточных условиях могут быть представлены отраслями с глубокой степенью переработки сырья и машиностроительными предприятиями, ориентированными на производство оборудования для "сырьевых" отраслей. Сценарий назван государственным, потому что развитие таких отраслей возможно только с участием и при поддержке государства. Сценарий назван "западно-восточным" потому что он предполагает равно открытость экономики региона как в восточном (страны АТР), так и в западном (европейская часть России) направлении.
- Второй, "ресурсно-восточный" сценарий предполагает экспортную природно-ресурсную ориентацию экономического развития региона. Сценарий назван "ресурсным", потому что исходит из предпосылки, что наш дальневосточный регион обладает сравнительным преимуществом лишь в области разработки и эксплуатации природных ресурсов. Сценарий назван "восточным" потому что предполагает более высокую открытость экономика региона в восточном (в сторону АТР), чем в западном (в сторону европейской части России) направлении.
- Третий, "кооперационно-китайский" сценарий предполагает развитие производственной и трудовой кооперации с КНР путем постепенного ослабления ограничений на перемещение капитала, услуг, технологий и рабочей силы между Дальним Востоком России и Китаем с соответствующей интеграцией транспортной, энергетической и других производственных систем. Именно эти характеристики сценария определяют его условное название.
Сразу отметим, что реализация последнего из вышеперечисленных сценариев маловероятна в силу его (на данный момент) очевидной электоральной непривлекательности. Для сравнительной оценки оставшихся сценариев необходимо учесть ограничения, которые накладывают на вектор экономического развития Дальнего Востока условия открытого регионализма, которые в настоящее время определяют экономическое пространство АТР
Построенный на дилемме "наслаждение заключенного" данный тип регионализма не исключает институционального оформления, но институтам отводит не моторную, а обслуживающую роль. Поэтому по своим содержательным ключевым характеристикам открытый регионализм представляет собой регионализм более выраженного либерального типа. Соответствующими должны быть и подходы к выбору вектора развития российского Дальнего Востока.
Вывод о необходимости переходить от сырьевой специализации к развитию отраслей с высокой долей добавленной стоимости можно еще как-то рассматривать в условиях закрытого регионализма. Регионализм открытого типа требует рыночного критерия, то есть критерий "выгодности", а он определяется не долей добавленной стоимости, а сравнительными преимуществами, которые сосредоточены в добывающих отраслях. Ориентация на их преимущественное развитие - это не превращение нашего региона в сырьевой придаток АТР. Это не "неизбежное зло", а единственно возможный путь реализации сравнительных преимуществ в условиях открытого регионализма. Это путь, который соответствует рассмотренному нами четвертому “естественно-парадоксальному” подходу к оценке зависимости экономического роста от уровня обеспеченности природными ресурсами.
