Обоснована ли сама постановка вопроса о шансе российской модернизации? Ведь шанс – это удача, надежда, судьба. А модернизация – единственный для России способ выбраться из накрывшего ее двойного кризиса – текущего глобального и системного, специфически российского. Поэтому шанс модернизации – судьба России. Но можно ли сомневаться в модернизации как будущем России?
Если это вопрос веры – то сомневаться нельзя. Но любой вопрос – это и вопрос знаний. В таком случае он должен быть поставлен.
Поставлен потому, что в России у понятия "модернизация" складывается интеллектуально захватывающая судьба. Оно приобретает не просто новое, а особое статусное значение. При более внимательном рассмотрении у него обнаруживаются знаковые исторические прецеденты.
Модернизация – это уже далеко не только изменение, усовершенствование, улучшение. С сентября 2009 года понятию пытаются придать значение, которое, на наш взгляд, ставит его в один исторический ряд с такими понятиями как ускорение и перестройка, что не может не настораживать. Последствия последних процессов известны. Они описываются формулой "хотели как лучше…".
Почему с сентября 2009 года? Потому что в этом месяце была опубликована статья Дмитрия Медведева "Россия, вперед!". На вопрос "есть ли у России собственное завтра?" он дает однозначный ответ – нет, если мы и дальше будет перегружены такими ношами как сырьевая экономика, хроническая коррупция, застарелая привычка полагаться в решении проблем на государство.
Такая постановка вопроса вызывает множество других давних и более конкретных вопросов. Они кажутся вечными вопросами без ответов. Но Президент от них не уходит, их перечисляет и далее обнадеживает – "у меня есть ответы на эти вопросы". Ответы – в модернизации страны. Модернизации, как переходу страны на следующую, более высокую ступень цивилизации. Уже третьей по счету модернизации - после петровской (имперской) и советской. Но модернизации ненасильственными методами, не принуждением, а убеждением Модернизации в первую очередь экономической.
Но есть ли шанс у самой модернизации и, прежде всего, экономической в рамках сложившегося и представленного в статье понимания модернизации?
На наш взгляд, многое следует прояснить. В первую очередь, содержание экономической модернизации. В статье Д.Медведева оно раскрывается через пять стратегических векторов экономической модернизации России: энергоэффективность, ядерные и информационные технологии, космос и медицина. Но уже в следующем абзаце он называет их пятью стратегиями лидерства в сфере высоких технологий. И на наш взгляд поступает совершенно правильно. То, что определено до этого - не экономическая, а технологическая модернизация.
Зависший ответ Президента на неизбежный вопрос о сути экономической модернизации России породил множество версий и пониманий этого вопроса. Даже в ближайшей к Президенту исполнительной структуре - самом российском правительстве. Например, глава экспертного совета при антикризисной комиссии правительства России, ректор Академии народного хозяйства Владимир Мау считает что на повестке дня - контрмодернизация.
Почему контрмодернизация? Потому что контрмодернизация — это вариант модернизации, альтернативный опыту других, в частности западных, стран. То, что может сейчас делать Америка, не можем делать мы. Например, наши возможности по стимулированию роста через денежную инъекцию ограничены высокой инфляцией - она остается двузначной. Возможности по стимулированию роста через бюджет ограничены и размерами самого бюджета, и высоким уровнем монополизма.
Вывод неизбежен - западная модель экономической модернизации может оказаться неоптимальной. Но какая в таком случае остается? Очевидно, что ни петровская, и ни советская – их цена в человеческом измерении – неприемлема. Разрабатывать свою – специфически российскую? Если да, то нужно исходить из специфики вызов, которые стоят перед Россией. Если нет – то все-таки признать наличие универсальных для всех стран характеристик модернизации и рассматривать российский путь и специфику вызовов через призму этих характеристик.
На наш взгляд, экономическая модернизация по своему содержанию во всех странах одинакова. Это инновационное развитие. Это внедрение инноваций.
Но суть инноваций – не в нововведениях, не в новых и нужных потребителю наукоемких продуктах. Если бы все было так, то через создание государственных корпораций по наиболее значимым направлениям развития высоких технологий, через создание комиссий и поддержку соответствующих программ и проектов и можно было бы без проблем модернизировать российскую экономику.
С инновациями такой подход не проходит. Доля высоких технологий в экономическом росте России в 8 раз меньше, чем в развитых странах и продолжает падать.
Проблема в том, что инновации – это только такие изменения в экономической жизни, которые не навязаны извне, но возникли по их собственной инициативе, изнутри. Инновации не возможно стимулировать извне. Они возникают изнутри и потому по своей природе эндогенны. Призовем на помощь классика (Шумпетера) - инновации в экономике не проходят путь от первых новых потребностей, возникающих спонтанно у потребителей и переключающих производственный аппарат под их давлением. Данная связь присутствует. "Тем не менее, это производитель, кто, как правило, инициирует изменения, и потребители воспитываются им, если необходимо. Они как бы обучаются желать новые вещи".
Открытие Шумпетера шокирует. Обучать желать новые вещи – государство не способно. Задать сверху инновационный вектор развития – невозможно. Прежние алгоритмы решения задач национального уровня – концентрация государством усилий на прорывных направлениях - не сработают. Не сработает подход – в России запустить импульс изменений можно сверху. Не сработает формула Столыпина – в России успешные реформы возможны только при ужесточении режима. Инновационная экономика предстает как часть внутренней культуры граждан страны, как результат "смягчения" системы, как продукт творчества свободных людей и в этом аспекте - как составляющая либеральных ценностей. Потому и переход России на инновационный путь развития - вовсе не экономическая проблема, а проблема формирования этих ценностей, проблема изменения образа жизни.
Образ жизни - modus vivendi. Этот же корень и у понятия модернизация: латинское modo – только что, прямо сейчас, modus мера, способ. Модернизация как внедрение инноваций и есть изменение образа жизни. Если нам делать вид, что ничего особенного не происходит и не менять образа жизни, прежде всего образа мысли и действий, то неизбежно движение общества к пропасти, а страны - к распаду.
Модернизация как изменение образа жизни станет единственно возможным эффективным ответом на самые драматические события последних десятилетий - распад многих независимых государств. Если говорить "в среднем", то за последние 64 года подобные события затронули каждое государство, и оно в "среднем" распалось минимум на два. А как иначе можно представить следующую статистику: за период с 1945 по 2008 годы число государств, получивших международное признание и ставших членами Организации Объединенных Наций, увеличилось в 2,6 раза - с 74 до 193.
Конечно, каждый случай распада по-своему уникален. Однако тенденция роста числа стран и уменьшения их размера так устойчиво выражена по времени и размаху, что ее нельзя не признать объективной. Более того, есть и экономическое обоснование этой тенденции – через анализ издержек большой территории. Есть и серьезные академические публикации с характерными названиями "Действительно ли Россия близится к распаду, как предсказывают математики?", "Россия как последняя экстенсивная культура" и тому подобными. Но не станет ли эта тенденция вызовом для России? Вызовом, ответ на который потребует "ужесточения" системы, усиления присутствия государства во всех сферах жизни, что в конечном итоге сделает невозможным саму российскую модернизацию?
С одной стороны, такой вариант развития событий нельзя полностью исключить хотя бы уже потому, что именно он пока и реализуется. За прошедший век территория наша уменьшилась почти на 30 процентов. Из каждого седьмого жителя земли в начале прошлого века (Российская империи) мы стали каждым четырнадцатым (Советский Союз), а сейчас – каждым сороковым (современная Россия). В табеле о рангах экономических размеров стран мы спустись с призовой тройки мест в начале и середине прошлого века до 12 места в конце и, по экспертным оценкам, до 16 места в 2009 году.
Поэтому, действительно, диспропорция между размерами территории, численностью населения и экономическими размерами России нарастает. Если на этот вызов не отвечать – то мы будем вынесены на обочину пути, по которому неуважительно и без жалости посматривая на нас, будут проноситься другие страны. Проноситься с вопросом – разве справедливо, что у такой огромной территории с такими ресурсами такой неэффективный собственник?
Однако с другой стороны, тенденция – это не приговор. Тем более, что в экономике абсолютные величины важны лишь только потому, что без них не рассчитать относительные. Именно они и только они все и определяют. Это означает - Россия страна не самых впечатляющих размеров. Размеры территории по отношению к численности населения у нас не самые большие. Например, Австралия – в 3 раза больше. Падающая численность населения – это тоже не уникально российское явление. И, несмотря на все изменения последних лет, мы остаемся в группе больших стран со всеми вытекающими отсюда преимуществами.
Во-первых, больший размер – это и соответствующая емкость рынка с большими возможностями разделения труда и других факторов и, в конечном счете, с более высокой продуктивностью. Эти выгоды уменьшаются с повышением уровня открытости экономики. Для открытой экономики как большой, так и малой страны весь мир один рынок. Однако, до той поры, пока существуют политические границы, преимущества размера будут сохраняться.
Во-вторых, большие страны могут обеспечить своего рода "страхование" регионов, столкнувшихся с проблемами рецессии, безработицы, миграции через механизм межрегиональных фискальных трансфертов. Выгоды такого страхования становятся особенно заметными в моменты экономических кризисов и природных катаклизмов, что и показали события 2009 года.
Поэтому и размер российской территории следует рассматривать не столько как особенность, определяющую вызовы, сколько как преимущество, как особенность, повышающую шансы модернизации.
С разных позиций следует оценить и вызов сырьевой экономики. По своей значимости именно он ставится на первое место из-за напрашивающегося противопоставления сырьевой и инновационной экономики. Противопоставления вплоть до исключения. Исключают, естественно, сырьевую экономику.
"Антисырьевая" точка зрения представлена и в статье Президента. Не случайно он использует такие термины как "унизительная сырьевая зависимость", "примитивная сырьевая экономика". Не случайно он ставит сырьевой характер экономики во главу угла всех российских бед и с горечью отмечает: "Двадцать лет бурных преобразований так и не избавили нашу страну от унизительной сырьевой зависимости". Этой позиции придерживается большинство российских экономистов и политиков. У нее высокий электоральный потенциал, у нее небывалая популярность среди рядовых российских бюджетников, зачастую раздраженных доходами нефтяников, газовиков, лесозаготовителей.
В таком подходе есть свой резон. И это резон либерального направления экономической мысли. Первым глашатаем такого резона стал американский экономист Рыбчинский. Еще в 1955 году, задолго до появления независимой России с ее обострившимися сырьевыми бедами, он попытался теоретически доказать – развитие за счет преимущественного использования одного фактора – обречено. Если этим фактором станут природные ресурсы, то экономика окажется в ситуации с характерными названиями: ресурсная петля, ресурсное проклятие, "голландская" болезнь экономики, сырьевой тупик.
Но возможен и другой подход и с не меньшим резоном. Это подход сравнительной факторной обеспеченности. Подход, оцененный Нобелевской премией по экономике. Его суть – характер факторной обеспеченности определяет места появления конкурентных преимуществ в экономике и, соответственно, структуру экспорта. Поскольку для России этот характер является природно-ресурсным, то именно с ним связана наша конкурентоспособность. Пытаться уйти от понимаемой в таком ключе сырьевой зависимости – значит пытаться отказаться от своих преимуществ.
Относительно высокая ресурсная обеспеченность российской экономики должна быть учтена при обосновании выбора инновационного развития. Современная ресурсная экономика становится все более капиталоемким и наукоемким производством. Производством, требующим знаний и высококвалифицированного труда. Производством, инвестиции и инновации в котором приносят максимальную отдачу. Производством, отдача в котором через финансовую систему является самым значимым источником инновационного развития других отраслей. Единственное, что требуется - целенаправленное формирование относительной капиталоизбыточности и инновационноемкости экономики страны, формирования за счет первичного сектора и с участием государства.
Россия не является уникально единственной страной, которой приходится решать эту задачу. Многие, оставшиеся сырьевыми по структуре экспорта страны, ее успешно решают. Примером может служить Австралия – страна, доля первичного сектора структуре экспорта которой и сегодня занимает более 50 процентов.
Из признания необоснованности противопоставления сырьевой экономики и экономики знаний следует вывод, напрямую относящийся к Востоку России. Это вывод о том, что экономическая модернизация требует развития тех отраслей и регионов, которые в значительной степени завязаны на природно-ресурсный фактор. Другими словами, экономическая модернизация – это более явно выраженная восточная направленность развития России. Или, если придать выводу более острую формулировку, то можно сказать и так: инновации – в ресурсах и развитии Сибири и российского Востока, а не в космосе и атоме.
Сырьевая экономика, также как и размеры территории, предстает не столько как вызов для России, сколько как шанс для ее модернизации.
Поэтому у экономической модернизации России есть шансы. Но они далеко еще не все определены, а в отношении те, которые уже обозначены, необходима дальнейшая дискуссия. И только в этом случае можно будет говорить о временном горизонте, за которым мы должны увидеть новую российскую экономику, конкурентоспособную по отношению к другим крупнейшим экономикам мира.
