Экономическая безопасность в стратегии национальной безопасности России
Фокин Н. И.
2011
2011
12 мая 2010 года исполняется год со дня утверждения Указом Президента Российской Федерации «Стратегии национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года». Что изменилось за прошедший год в понимании проблем экономической безопасности России? Попытаемся приблизиться к ответу на этот вопрос, анализируя составляющие этого вопроса в следующей последовательности: степень критичности проблем безопасности, подходы к ее определению, российская специфика в доминирующем подходе, региональный аспект безопасности, лингвистические средства ее обеспечения, вектор безопасного развития самого восточного региона страны.
Изменилась оценка степени критичности этих проблем, причем изменилась в сторону понижения. К такому выводу ведет сравнение оценок, заложенных в трех последовательно принимаемых по времени документах: Концепций национальной безопасности 1997 года, Концепции 2000 года и Стратегии 2009 года.
Если ассоциировать содержание этих документов с определенными цветами, то Концепция 1997 года – документ, который должен находиться в черной папке - насколько явно в нем выражена тревога и беспокойство за судьбы нации. Ощущения от констатации падения производства, роста внешнего долга, нарастающего научно-технического отставания, «появления больших по протяженности неохраняемых участков границы» можно передать только через черный цвет.
Концепция 2000 года – это документ для голубой папки. Алармистские оценки внутреннего состояния России уже убраны. Крупнейшая страна, огромный потенциал социально-экономического развития, важная роль в глобальных процессах – такие характеристики России настраивают на спокойную тональность и деловой лад, что и связано с голубым цветом.
Стратегия 2009 года - принципиально иной документ. Один только факт – в нем заявлено, что через 5 лет (к 2015 году) российская экономика войдет в 5 (пятерку) крупнейших экономик мира. Несомненно, это документ для оранжевой папки, поскольку оранжевый цвет – цвет уверенности и достойной самооценки.
От страны с «большими по протяженности неохраняемыми участками границы» (1997 год) до пятой державы мира (2015) и всего за менее чем за два десятилетия - такого в мировой истории еще не было. И если этот путь будет пройден, то он по праву может быть назван русским экономическим чудом.
Изменяются контуры подходов к пониманию экономической безопасности. Намечается переход от «отождествляющего» подхода» к «конституирующему».
В соответствии с «отождествляющим» или «синонимичным» подходом понятие «экономическая безопасность» - не самостоятельное и зависимое понятие. Его содержательное поле уже занято другими понятиями. Экономическая безопасность – это синоним таких понятий как конкурентоспособность национальной экономики и устойчивое развитие национальной экономики.
Степень распространенности «отождествляющего» подхода. Подход популярен в западной экономической литературе. Понятия «экономическая безопасность» нет в словарях по экономике. «Синонимичного» подхода придерживаются и эксперты в области национальной безопасности. Суть позиции – экономическую безопасность адресовать рынку. Добавление экономической составляющей к стратегии национальной безопасности затрудняет ее разработку и реализацию. Экономическая безопасность – «неудачная выдумка (folly) для национальной безопасности».
В соответствии с «конституирующим» или автономным подходомпонятие «экономическая безопасность» не имеет синонимов и ни к одному из ранее известных понятий не сводится. Оно конституирует, то есть отражает проблему до этого ни одним понятием не зафиксированную. Экономическая безопасность – это защищенность от угроз. Защищенность кого? Личности, общества, государства. Что понимается под угрозой? Возможность нанесения ущерба.
Степень распространенности «конституирующего» подхода. Подход получает все большее распространение в русскоязычной экономической литературе и знаковых документах российского государства. Понятие «экономическая безопасность» появилось в словарях по экономике. Под этим названием разработаны учебники и соответствующие учебные курсы. Это же название появилось и в паспорте специальностей Высшей аттестационной комиссии.
В российских реалиях все большую экспертную и политическую поддержку получает «конституирующий» подход к экономической безопасности. Главных причин три. Историческая память: развал СССР, проблемы национального выживания в 90-х годах генерируют такие понятия как «экономическая безопасность». Электоральный потенциал: политическая лексика, связанная с укреплением безопасности вызывает благодарный отклик избирателей. Коммерциализация проблемы: борьба за укрепление безопасности породила бренд под названием «безопасность», и этот бренд можно использовать в коммерческих целях через всевозможные гранты, проекты, фонды, центры.
Однако с доминированием конституирующего подхода в базовых документах по безопасности не все так просто. Какой поход проявляется в Концепциях и Стратегии национальной безопасности России? Первоначально – «отождествляющий». Понятия «экономическая безопасность» нет в Концепции 1997 года и в Концепции 2000 года. В этих документах оно сводится к понятию «устойчивое развитие». Лейтмотив – национальная безопасность возможна только на основе устойчивого развития. Но в Стратегии 2009 года понятие все же появляется.
Особенности понятия «экономическая безопасность» в Стратегии национальной безопасности России 2009 года.
Первая – содержательная неопределенность понятия. Возможно, считается, что содержание понятия самоочевидно.
Вторая особенность понятия – сползание к «отождествлению», ноуже более высокого уровня. В контексте подразумевается, что экономическая безопасность – это и есть национальная безопасность. Такое «сползание» наиболее полно проявляется в 112 статье Стратегии, которая раскрывает характеристики национальной безопасности для ее оценки. Из предлагаемых 7 показателей оценки 5 – экономические. В порядке очередности: безработица, разрыв в доходах, инфляция, долг, объем ресурсов на социальную сферу. Такой выбор показателей свидетельствует о повышении статуса экономической безопасностикак концепции и реальной проблемы. И этот же выбор оказался обременен новыми вопросами. Важнейшие из них, на наш взгляд, можно объединить в два блока - региональный и, как это не удивительно, лингвистический.
Региональный блок – это вопросы о региональной компоненте экономической безопасности России и, в том числе, о безопасности российского Дальнего Востока.
Стратегия, в отличие от предшествующих ей Концепций национальной безопасности России, уже не содержит даже упоминания об Азиатско-Тихоокеанском регионе. Это обстоятельство, преднамеренно или нет, но усиливает позиции сторонников «властно-полномочного» подхода к оценке экономической безопасности в региональном аспекте. В соответствии с ним у власти, в первую очередь федеральной, есть все полномочия для решения проблем российского Дальнего Востока. Если же они не решаются, а напротив, накапливаются, то виновата сама власть. Соответственно, главная угроза региональной безопасности – это действия самой власти.
Насколько распространен «властно-полномочный» подход? На наш взгляд, его сторонники доминирует в экспертном сообществе. Какими выводами заканчивается большинство исследований дальневосточной проблематики? Выводами об инерционном подходе Москвы, «евроориентации» центра, его страхе перед дрейфом российского Дальнего Востока в сторону АТР. Нередкий рефрен в исследованиях самих дальневосточников – «Москва далеко, оттуда не все видно.
«Властно-полномочный» подход допустим исключительно в той мере, в какой федеральный центр допускает ошибки и просчеты в региональной политике. Но списать все региональные проблемы на центр, на отсутствие политической воли центра – эффектный, но не самый эффективный путь осмысления проблем региональной безопасности. Такой подход может выполнять лишь вспомогательную роль. Определяющим должен быть другой подход. Назовем его позитивным.
Позитивный подход, как следует из этимологии слова «positive», характеризуют два положения. Первое – он исходит из фактического состояния экономической безопасности региона. Второе – он исключает выставление оценок действиям того или иного института власти. Другими словами – позитивный подход позволяет выделить опасности, устранение которых - за пределами возможностей центра. Но эти опасности федеральные власти могут идентифицировать, квантифицировать, учитывать и исключительно в этом смысле – управлять ими.
Первая опасность – лимологическая (лимология – наука о границе). Граница – не природный, не географический, не раз и навсегда извне заданный феномен. Граница – это экономический институт. И он должен объясняться в рамках экономического анализа. Суть объяснения – соотношение выгод и издержек протяженной границы (большой территории). Но зависят ли они от Москвы?
Вторая опасность – «дискриминационно-интеграционная». Включенность в АТР – это региональная дискриминация. Региональная интеграция – это всегда экономическая дискриминация. Дискриминация – это неизбежные негативные последствия. Для кого? Для тех участников интеграционного процесса, кто технологически отстает от других. Вывод – вначале инновации – затем интеграция. Зависит ли этот вывод от Москвы?
Третья опасность – опасность «гетерогенности». Гетерогенность – разнообразие типов. У нас огромная территория, разнообразие культур, национальностей, языков, разброс в уровне доходов, сложности исторических судеб. У гетерогенности есть издержки, потому что, если говорить просто, «всем не угодишь». В результате все больше людей все менее удовлетворенны политикой центра в отношении перераспределения доходов, доступности благ, тарифного регулирования, уровня инфраструктуры. В условиях интеграции издержки гетерогенности растут. И с этим явлением федеральный центр ничего сделать не сможет.
Лингвистический фактор – это блок вопросов о лингвистических средствах обеспечения экономической безопасности. Они особо выделены в Стратегии в контексте сбора, формирования, обработки передачи информации о состоянии национальной безопасности и мерах по ее укреплению. Но эффективно ли они работают в самой стратегии? На наш взгляд, недостаточно эффективно.
Критическое, с учетом новых реалий, осмысление Стратегии приводит к вопросу о допустимых, то есть "безопасных" пределах терминологической размытости. О национальной безопасности, также как о свободе и демократии, следует говорить своими словами. Своими – вовсе не означает исключительно русскоязычными и без заимствований. Своими – означает отражающими национальный дух и суть проблемы.
Например, Стратегия раскрывается через такие понятия как угрозы и вызовы. Проблема даже не в том, что эти понятия содержательно не разведены. Проблема в том, что безопасность, как следует из составных частей самого слова, можно раскрыть только через понятие «опасность». Однако об опасностях для России в Стратегии национальной безопасности - ни малейшего намека. Но что нас больше должно беспокоить – высказанное намерение нанести вред (угроза) или вероятность понести потери в результате процессов, которые мы сами и инициировали (опасность)?
Тонкость и в том, что уровень опасности как уровень риска положительно влияет на темпы экономического роста. Самая большая опасность – уклоняться от опасности.
Не случайно: древнерусское слово «опасный», происходящее от слова «пасти» означает осмотрительный, осторожный. Поэтому требуется опасности идентифицировать, приблизиться к ним, параллельно решая задачу их страхования или хеджирования.
Какое значение имеют лингвистические средства? Определяющее, хотя бы уже потому, что «в начале было Слово». И Слово не только отражает, не только творит жизнь, но и формирует будущее. Убедительный тому пример – проблематика соотношения названий российский Дальний Восток и Тихоокеанская Россия.
Понятие «Тихоокеанская Россия» все более активно входит в научный и практический оборот, в политико-экономическую лексику. Оно не только в содержании, оно уже и в названии научных монографий и статей, стратегий и программ социально-экономического развития региона. Недавно изданные книги губернатора Приморского края С.Дарькина и директора академического института профессора В.Ларина – тому подтверждение. Возникает вопрос – вытесняется ли привычное название нашего региона – российский Дальний Восток? И если «да» - то, что из этого следует?
Обращение к Интернет-ресурсам дает утвердительный ответ на первый вопрос. Более того, в англоязычном «Google» вытеснение уже произошло - страниц с материалами о Тихоокеанской России на порядок больше, чем о российском Дальнем Востоке.
Утвердительный ответ дает и обращение к молодежной аудитории региона. Среди студентов-восточников ДВГУ (экономистов) 85 процентов убеждены не только в перспективности «тихоокеанского» названия, но и в том, что они уже живут в Тихоокеанской России.
Что из этого следует? Возможны два ответа: «нейтральный» и «формирующий».
«Нейтральный» ответ исходит из того, что само по себе название мало на что влияет. Все зависит от содержания, которое в него вкладывается. Поэтому оба названия можно рассматривать как содержательно равнозначные. Если и есть отличие, то не принципиальное. Оно идет по линии - название привычное и устоявшееся (Российский Дальний Восток), и название относительно новое и менее заштампованное (Тихоокеанская Россия).
Второй ответ – «формирующий». Он исходит из того, что, как уже было отмечено, Слово формирует будущее. Другими словами, перефразируя известное морское выражение - «как регион назовешь, таким курсом он и будет развиваться».
Если по курсу будет российский Дальний Восток, то доминанта будущего региона – это внутри российская интеграция, включенность во внутреннее экономическое пространство России. Но российский ли Дальний Восток по курсу развития нашего региона?
Ответ – отрицательный. Уровень интегрированности региона в экономическое пространство России за последние два десятилетия резко упал. Региональная экономика дезинтегрируется. Об этом свидетельствует главный показатель интеграции - цены на одни и те же товары и ресурсы. Выравнивания не происходит. Его и не должно происходить в условиях, при которых только 5% валового регионального продукта поставляется на внутренний рынок России. Двадцать лет назад эта доля была в 16 раз выше. Высокие энергетические тарифы (на 40% выше), колоссальные транспортные расходы выталкивают Дальний Восток из механизма внутри российских рыночных отношений.
Какое же будущее по курсу у Тихоокеанской России? Будущее с доминантой внешнеэкономической интеграции, с включенностью в азиатско-тихоокеанские экономические связи. Но «тихоокеанский» ли курс в настоящее время у нашего региона? И да, и нет.
Да, если учесть возросшие объемы международной торговли, инвестиций и самую высокую мобильность приграничного населения. Если в России свобода перемещаться через границу принадлежит только 6 процентам граждан – счастливым обладателям загранпаспортов, то на юге нашего региона доля таких счастливцев – на порядок выше. Из 10 взрослых жителей юга нашего региона в Китае побывали 6, в Японии и Южной Корее – 2. Сколько из них побывали в европейской части страны – статистика не проясняет, но есть ощущение, что значительно меньше. Но для нас это и есть ощущение Тихоокеанской России.
И все же если мы еще и движемся в направлении Тихоокеанской России, то скорость движения явно замедляется. Сказывается действие дезинтеграционных факторов. Природно-ресурсный потенциал интеграции - в значительной степени выбран и уже не мотивирует. Общая история (и особенно ее интерпретация) – разъединяет. Уровень взаимного доверия в АТР и особенно в Северо-восточной Азии – все так же низок. Сила инерции – по-прежнему велика. Пессимизм большинства экспертов по перспективам тихоокеанской интеграции России – нарастает. Уже и не верится, что по историческим меркам совсем еще недавно были мечты превратить северную часть Тихого океана в Русское море.
Движения в направлении превращения российского Дальнего Востока в Тихоокеанскую Россию вызывает немало вопросов. Из необходимости установления оптимальных пределов такого превращения и должны исходить Стратегия безопасности, новая региональная политика и новый, посвященный развитию нашего региона, национальный проект. Какое название определит и сформирует будущее региона? Российский Дальний Восток? Тихоокеанская Россия? Российский Восток? Какое-то еще? Пришло время для поиска ответа на эти вопросы. Пришло время придать им статус вопросов национальной безопасности.
Вопрос «Где мы будем?» - это вопрос «Кем мы будем и будем ли в безопасности?». Будем же мы, в зависимости от ответа, или обитателями некой территории с размытым субъектным статусом и с все более неопределенным и в этом смысле – опасным будущим, или гражданами успешной страны, живущими в одном из ее экономически перспективных и безопасных регионов.